 |
|
Фанфик по мотивам сказки Георгия Полонского "Не покидай"
СЕРДЦЕ МУЗЫКИ В соавторстве с Рукеллой Виктория Антраг закончила стежок на вышивке, посмотрела на получившихся ангелочков и уронила шитье на колени. Тяжкий вздох вырвался из ее груди. Невидящим взором девушка смотрела в окно на абидонские улочки, не замечая, как по лицу текут горячие слезы и капают прямо на ангелочков. Ещё несколько дней назад Виктория служила в Королевской Опере. Девушка отличалась редким для столь юного возраста талантом, и сам маэстро Шарлемань обещал дать ей этой зимой главную женскую партию – Кристины - в «Призраке оперы». Ради этой роли любая её коллега пожертвовала бы чем угодно, не раздумывая ни минуты. Господь был щедр к девушке и наградил её не только талантом, но и невиданной красотой. Такой тоненькой талии могли позавидовать даже пенагонские балерины (а они знали какой-то секрет вечной стройности и были почти невесомыми), что уж говорить о пышнотелых оперных дивах. «Зачем нам занавес? – подшучивали дамочки в гримёрке. – Викторию и шнурком прикрыть можно! Вы только представьте себе, какая экономия ткани!». «Полно вам, - маэстро Шарлемань нередко ставил на место шипящих, как гадюки, завистниц. – Его Величество никогда не экономил на театре. Впрочем, если для нового платья вам потребуется целый занавес – не смею вам мешать, пусть на сцене останется шнурок». Белокурые локоны юной мадемуазель Антраг уже который месяц лишали сна абидонских цирюльников – как ни пытались бедолаги воплотить это чудо на головах знатных абидонок, никогда у них не получалось ни за какие деньги воспроизвести то, чем так щедро и совершенно бесплатно одарила природа Викторию. Разумеется, в качестве довеска к таланту и красоте прилагались многочисленные недоброжелатели. Хотя точнее будет сказать – недоброжелательницы, потому что абидонцы просто обожали её и не упускали ни единой возможности выразить свои чувства. Каждый день в оперу приносили огромные корзины цветов с пылкими признаниями и в прозе, и в стихах. А несколько раз к букету прилагались бархатные коробочки с настоящими брильянтами! Поскольку имени щедрого дарителя указано не было, Виктория не могла вернуть слишком дорогие подарки и очень переживала по этому поводу, считала такую роскошь недопустимой… Но вскоре поняла, что ей, бедной сиротке, безумные поступки поклонников только на пользу – они помогут обзавестить неплохим приданым. Совсем недавно будущее выглядело радужным и бесконечно счастливым. На следующий день после премьеры «Призрака Оперы» назначена была свадьба с самым завидным в музыкальной среде женихом - голубоглазым красавцем – скрипачом Даниэлем, на которого заглядывались все без исключения абидонки, независимо от возраста и титула. Виктория находилась на седьмом небе, предвкушая, какая прекрасная будет у неё свадьба, как войдёт она в роскошном белоснежном платье в украшенную розами церковь (сам король Анри пообещал ей в подарок самые лучшие розы из королевского зимнего сада в качестве свадебного подарка), а десять очаровательных малышек будут нести её бесконечно длинный шлейф, расшитый серебряными нитями… А потом, когда они с Даниэлем дадут друг другу клятвы и священник объявит их мужем и женой, на улице уже стемнеет, пойдёт пушистый снег и всё происходящее будет похоже на сказку… Наконец-то у неё появится своя настоящая семья! А какими прехорошенькими будут их с Даниэлем дети! И вдруг в один миг всё изменилось, сломалось, перевернулось…. Начался какой-то кошмарный сон, в который поначалу никто не мог поверить… Сначала это ужасное происшествие с их величествами на королевской охоте. Виктория искренне горевала, ей было бесконечно жаль и короля Анри, и королеву Эмму, добрых покровителей театра, истинных ценителей искусства и просто замечательных людей. И особенно больно было осознавать смерть малыша Патрика, четырёхлетнего принца, который влюбился в оперу после того, как отец привёл его на Рождественскую премьеру «Зимней сказки». Виктория несколько дней не могла успокоиться, будто потеряла родных. Но эти люди действительно успели стать ей родными! Ей казалось, что ничто не свете не может быть страшнее, однако потери только начинались… В знак траура и в опере, и в балете были отменены все спектакли… Вернее, на таком решении настоял канцлер Давиль. Маэстро Шарлемань был уверен, что Их Величествам было бы приятно послушать с небес оперу, поставленную в их честь, но канцлер строго настрого запретил подобные вольности, а вскоре подтвердил свой запрет указом с подписью нового короля Теодора. Затем нашлись предлоги для запрета ещё нескольких постановок, а потом и репетиций… И вот через две недели после трагической гибели королевской семьи сгорела Опера.
Пожар начался глухой ночью, и пока прибыли пожарные команды, Королевская Опера успела догореть дотла. Виктория вместе со всей труппой, во главе с маэстро Шарлеманем, именно в эту роковую ночь оказалась в здании Оперы – намечался важный разговор о будущем абидонского искусства. Пламя вспыхнуло так внезапно, что люди не сразу поняли приход опасности. А опомнившись – ринулись к выходу, напрочь забыв не только о важном разговоре, но и о своих друзьях… Огонь бушевал неистово, и буквально за несколько минут охватил всё здание, роскошные залы заполнились едким дымом, полыхало повсюду… Изумительное голубое платье Виктории, в котором она была чудо как хороша, самым предательским образом за что-то зацепилось, и девушка растянулась посреди коридора. А когда поднялась и с ненавистью оторвала чуть было не погубивший её подол – спины друзей уже скрылись за дверью. Сама парадная дверь, выполненная из какой-то редкой породы дерева, грозила обвалиться в любой момент… Девушка огляделась в отчаянии – другого выхода не было. Путь к служебному входу уже был захвачен огнём, тяжёлые бархатные занавеси на окнах полыхали с какой-то неистовостью, языки пламени перебирались на деревянные рамы. «Я всегда думала, что Опера – моя жизнь, - грустно подумала юная Антраг. – А теперь – это моя смерть». Виктория смирилась с неизбежностью, присела на полу у колонны и решила в последний раз насладиться великолепным узором на полу. «Какие дивные декорации, - думала она. – Если обо мне поставят спектакль, пусть всё будет так же красиво. Какой это будет трагичный спектакль… О предательстве друзей, о прекрасной певице и её самой настоящей смерти на сцене. О любви к искусству до смерти…». Мечты о биографическом спектакле несколько отвлекали. Виктория попробовала спеть, чтобы последние минуты жизни были связаны хоть с чем-то приятным. Героиня её спектакля не может умереть, жалобно оплакивая свою несчастную судьбу! Но от дыма голос исчез, и вот теперь стало по-настоящему страшно… Вдруг чья-то фигура метнулась к ней, подхватила на руки – и уже через пару мгновений спасённая Виктория радостно вдохнула ночной воздух. А в следующее мгновение парадный вход обвалился… При мысли о чудесном спасении от внезапной смертельной опасности из глаз полились слёзы, а вскоре девушка рыдала в голос, нисколько не заботясь о том, какое впечатление производит. Она могла умереть – и вот, жива, разве этого мало для рыданий на всю столицу? Отдышавшись и немного успокоившись, Виктория посмотрела на своего спасителя. Тот смущённо что-то бормотал о том, что «не стоит благодарности» и «так поступил бы каждый». И он – любовался! Несмотря на опухшие от слёз глаза, покрывшиеся копотью волосы и разодранное платье, молодой человек робко любовался ею. Это был Августо, тихий и скромный контрабасист из Королевского оркестра. Он всегда отличался самой заурядной внешностью, а сейчас, на фоне полыхающей Оперы, показался девушке демонически прекрасным… Но рисковавший жизнью юноша в собственных глазах вовсе не был героем - он панически боялся признаться Виктории в своих чувствах, и потому поспешил затеряться в толпе, как только убедился, что с его возлюбленной всё в порядке. А названный жених, красавец Даниэль, стоял в сторонке, оплакивал свои обожжённые ресницы и даже не думал о своей невесте!
Прошло несколько дней, но боль в сердце Виктории не улеглась. Она не выходила на улицу, поскольку всё ещё была слаба после пережитого, только через окно могла наблюдать за происходящими в её стране переменами. Этих ангелочков на простыне невеста вышивала для своего приданого, но разве возможна свадьба с человеком, для которого важнее всего – ресницы! Девушка жила на улице Трех Горшечников, где снимала небольшую квартирку вместе с двумя подругами – одна из них служила в балете и танцевала просто божественно, другая работала костюмершей и могла любую кикимору превратить в принцессу. В тот день балерина Луиза прибежала домой вся белая от страха. Впрочем, бледностью она отличалась всегда, но на привидение была похожа впервые. - Девочки, Шарлеманя арестовали! Прямо на улице, я сама видела, как его вели под конвоем. И Брюно, и Кантара! Приказ подписан самим королём! Господи, да что же это?! Подруги долго не могли успокоиться: неужели слухи о том, что арестовывают всех людей, причастных к искусству, - это правда?!! Сначала все надеялись, что в заключение попадут только балаганщики – арлекины, Жан-Жак Веснушка с супругой, забавлявшие короля Анри довольно острыми ироничными сценками. Их арестовали на следующий же день после коронации полковника Теодора. Веснушка, конечно, талантлив, его спектакли собирают тысячи зрителей, но разве сравнятся они с настоящим искусством? Разве классические произведения могут быть столь же неугодны власти, как эти безвкусные представления? Даже после запрета репетиций в это верилось с трудом. Маэстро Шарлемань собирался предложить какое-то решение, но какой именно – теперь уже не узнать. Костюмерша Маргарита, как самая старшая, рассудительно сказала: - Ладно, девочки, успокоились. Кому мы нужны, а? Пожар – это просто роковая случайность, а вот указы короля – это уже серьёзно. Давайте лучше подумаем, где работу искать. - Тебе-то хорошо говорить, - всхлипнула Луиза. – Ты наряды шьёшь – такие, что ни одна принцесса не побрезгует надеть. Ты без работы не останешься, если только канцлер не отменит одежду. А мне что делать? Разве что побираться на дворцовой площади… Кому нужен балет, если он – не на сцене?! Всхлипы и жалобы продолжались всю ночь, однако никакого выхода из создавшегося положения так и не наметилось. Утром Виктория, одевшись поскромнее, отправилась на рынок за продуктами. На обратном пути она огорченно размышляла о ценах, которые резко пошли вверх, и о том, что отложенных на черный день сбережений надолго не хватит, а помочь ей, сироте, некому. Неужели придётся продать все подарки поклонников? Но в такой неразберихе вряд ли кто-то предложит хорошую цену даже за самую искусную ювелирную работу… На углу улицы Арбалетчиков кто-то схватил ее за руку. Девушка испуганно вздрогнула, но узнала Августо, того самого спасителя, как всегда взъерошенного и чем-то обеспокоенного. Виктория улыбнулась тепло и приветливо – она знала, что Августо давно уже был в нее влюблен, да и ей сложно было остаться равнодушной к этому робкому обожанию и к такому смелому поступку. С той роковой ночи она втайне мечтала, что юноша и на словах, наконец-то, осмелеет… но он был так бледен и серьезен, что и Виктория насторожилась. - Ради бога, молчите и идите со мной! – сказал он отрывисто. – Хорошо, что мне удалось вас перехватить. Я видел, как вы пошли на рынок… впрочем, это не важно… Ваши подруги уже арестованы! А вам нельзя возвращаться домой! Ни в коем случае! Она только слабо ахнула, позволяя увлечь себя в переулок. Могла ли она предположить, что на столе канцлера Давиля уже неделю лежит аккуратная стопочка доносов и на неё, и на доброго покровителя Шарлеманя, и на всех её друзей. Завистницы решили воспользоваться удобной ситуацией, мечтая о смене руководства Оперы и о том, то новый маэстро будет щедро раздавать им главные роли… От Виктории они избавились, но сами остались без куска хлеба и без малейшей надежды на приличную работу. Августо и Виктория прошли дворами, то и дело оглядываясь, свернули в парк… Там юноша развернул сверток, что нес подмышкой, и набросил на плечи девушки тёмно-серый плащ с капюшоном. - Надвиньте капюшон поглубже. Вот так… Его заботливые руки помогли справиться с застёжкой на воротничке плаща, и в сердце спасённой певицы появилось такое светлое и тёплое чувство, будто она, наконец, встретила родного человека. - Почему вы мне помогаете, Августо? Если идёт охота на всех, кто к искусству причастен, то вам нужно себя спасать, а вы тут, со мной… - Виктория, вы знаете – не можете не знать – что я люблю вас!.. Не отвечайте! Просто знайте, я хочу спасти вас – и спасу, пусть мне придется отдать жизнь свою; я никогда и ничего не потребую от вас, но позвольте мне позаботиться о вашем спасении! И что бы вы ответили в такой ситуации человеку с пылающими влюблёнными глазами, чья отчаянная преданность так восхищает?..
***
Августо и Виктория тихо обвенчались в маленькой церквушке Святого Эдуарда на самой окраине столицы. За высокое вознаграждение священника уговорили сделать запись задним числом. Теперь, согласно документам, влюблённые поженились за день до пожара в Опере, а затем – оба погибли в огне. Отец Августо, третий письмоводитель королевской канцелярии Джулиан Цверт, имел доступ к кое-каким бумагам, пользовался доверием Давиля, а потому без труда выправил все необходимые документы. Молодожёны получили два новых паспорта, а на окраине кладбища Святого Паоло появились две неприметные могилки, усыпанные пожухлыми цветами. Надпись на надгробии гласила, что здесь покоятся Августин-Антоний Цверт, 22 лет от роду, и его супруга Виктория-Регина Цверт, урождённая Антраг, 18 лет от роду. Когда все печати и бланки под рукой – кто же разгадает подделку? Следы были тщательнейшим образом заметены. Джулиан опасался и за себя, догадывался, что не долго ему осталось находиться в этой должности, что после дворцового переворота его ждёт судьба всех остальных служащих… Но пока канцлер был слишком занят переустройством королевства на свой лад и время ещё оставалось… Виктория всегда мечтала о свадьбе, но и представить себе не могла, что их будет две! Через три дня в самом центре абидонской столицы были повенчаны некто Артуро и Аврора. Невеста была прекрасна, собравшиеся зеваки невольно засматривались на красавицу, но никто не узнавал в ней Викторию. Под нарядное, расшитое серебряными нитями платье специально были надеты все имеющиеся в наличии кружевные ночные рубашечки, благодаря чему фигура уже слабо напоминала тоненький стан оперной дивы. Белокурые волосы тщательно спрятали под каштановым париком, который хранился в доме Цвергов с тех самых пор, когда мадам Леонсия Цверг блистала в Королевском Театре. Разве что подружки опознали бы девушку в таком виде, но они уже находились в пути на Остров Берцовой кости. С Августо всё вышло и того проще – достаточно было остричь его непослушные чёрные волосы, которые обычно торчали во все стороны, - и он уже смотрелся другим человеком. Но для верности ему были приклеены чёрные усики. - Это больше похоже на карнавал, а не на свадьбу, - пытался шутить жених. - И пусть. Настоящая свадьба у нас уже была, - отвечала невеста. – Ах, я завтра же поставлю свечку! Надеюсь, Господь простит нас за то, что мы обманули его два раза… И с датой, и с именами… - Его мы обмануть не могли! Он всё видит. Видит, как мы любим друг друга. Видит, что другого выхода у нас не было… - Да, ты прав, мы обманули только людей… Людей, которые зачем-то хотят нам зла и от которых мы должны спасаться. - Виктория, а знаешь, что я хочу тебе сказать? Даже в этом «толстом» платье и парике ты остаёшься самой красивой! Свидетелей нашли на одной из абидонских улочек – парочка нищих за пригоршню монет согласилась поучаствовать в церемонии. Джулиан настоял на поездке молодых в Шалицу, модный морской курорт на юге Абидонии. Там парочка должна была затеряться в толпе и ничем не отличаться от других отдыхающих. Впрочем, чем больше народу их увидит – тем лучше. Все должны поверить в существование влюблённых Артуро и Авроры, которые сбежали от родителей и тайно обвенчались в абидонской столице, а теперь вот проводят медовый месяц так, как и положено молодожёнам его проводить. На курорте оказалось довольно много народу – волна арестов ещё не докатилась до этого тихого края. Августо и Виктория гуляли по великолепным паркам, любовались природой, тратили деньги на приятные мелочи вроде сладкой ваты или диковинной ракушки… но по вечерам чувствовали смертельную усталость. Слишком тяжело им давались такие спектакли: изображать счастье и безмятежность, зная, что приказ об аресте уже подписан новым королём. В приморском городке ещё не все знали о смене власти, многие даже не догадывались, что у Абидонии появился новый король. Однако все прогулки по морю, и на кораблях, и даже на маленьких шлюпках по необъяснимым причинам были отменены… Молоденький юнга по своей наивности и неопытности признался Виктории, что у его хозяина изъяли все документы на яхту и строго запретили выходить в море, а ведь такой расчудесный был заработок. Августо прекрасно понимал, в чём тут причина: канцлер Давиль пока не мог лично исследовать всё королевство, потому и закрыл границы, чтобы абидонцы не разбежались. План о побеге в южную страну Тарамонию, которая находилась на противоположном берегу Тёплого моря, не суждено было осуществить. Других путей спасения не осталось, и влюблённые решили пожить курортной жизнью хотя бы несколько дней, а там – будь что будет… Джулиан души не чаял в единственном сыне и готов был жизнью пожертвовать ради его счастья, а счастьем оказалась преследуемая властями сиротка Виктория. Он со своей осведомлённостью уже помог сыну спасти девушку от ареста, теперь его письмо спасло влюблённых снова. Последняя весточка Джулиана нашла молодожёнов в Шалице, где они проводили уже третью неделю. Он прощался с сыном и невесткой и просил их немедленно уезжать. «Сынок, помнишь сестру твоей покойной матери, Максимину? Она жила в Люине. Это рядом с лесом Святого Августина, именем которого называют всех старших сыновей в нашей семье. Так вот, твоя тётушка недавно скончалась и завещала тебе в наследство свой дом на холме. Уезжайте туда и живите тихо. Не забывайте про новые имена. Я оформил все документы, согласно им вы не унаследовали дом, а купили его. О том, что у Максимины были наследники, никто не знает и не должен знать – для всех её единственный племянник погиб на пожаре в Опере. Дай бог, вам удастся уцелеть. Благословляю вас!». Джулиан смертельно боялся, отправляя такое опасное послание. Он посулил своему дворецкому богатое вознаграждение, усадил на коня и отправил в Шалицу. Его могли перехватить люди канцлера, несмотря на все уловки… Но что оставалось Джулиану? Это был последний шанс спасти сына, предупредить его о том, что в столицу возвращаться нельзя… Если смерть – неминуема, даже малюсенький шансик приобретает огромное значение! Судьба улыбнулась молодожёнам – письмо дошло в целости и сохранности, не было прочитано по дороге никем. А потому – осталось тайной. Когда канцлер Давиль освободился от непосильного груза дел и решил всё-таки отправить на каторгу всех своих старых помощников, чтобы они не разболтали важной информации о новых законах (и уж тем более – о наследном принце!), Августо и Виктория уже успели спастись и начать новую жизнь.
***
В северной, глухой провинции Гаттери население вело образ жизни тихий, мирный и патриархальный. Земли были скудноваты, зерна хватало только до нового урожая, богатых рудных залежей сроду не водилось. Главной статьей дохода был скот – мясо и сыр шли в пищу, шкуры и шерсть – на продажу. В уездном городишке Люине даже бургомистр не гнушался лично разводить кур и с утра отправлялся на базар, торговать свежими яйцами. Прибывшая прямо с модного курорта молодая пара произвела на люинцев приятное впечатление, Артуро и Аврора показались людьми приличными, трудолюбивыми и тоже вполне тихими. И причина для перемены места жительства была вполне уважительной: надо же, у госпожи Флёри слабые легкие и воздух столицы ей вреден, ай-яй-яй! Соседские тётушки тут же приволокли целебные снадобья и бросились наперебой рассказывать фамильные рецепты. Аврора слушала, никому не возражала, каждой уделила внимание и ухитрилась построить разговор так, чтобы тётушки не завели свою любимую ссору на тему «мой рецепт – самый лучший!», после чего её полюбили как родную. Конечно, со здоровьем у Авроры все было в порядке, но от волнений последнего времени томная бледность давалась ей без труда. Домик тетушки Максимины стоял на холме, с высоты которого весь Люинь открывался, как на ладони. При доме имелся палисадник и даже крошечный садик – пара яблонь и овощные грядки. Но за прошедший со дня смерти старой хозяйки месяц хозяйство пришло в запустенье, в огороде появились сорняки, яблоки из сада разворовали соседские мальчишки, забор немного покосился, а уютный дворик перед домом засыпало опавшими листьями. Виктория- Аврора грустно осмотрела свое новое хозяйство, вспомнила залитую светом множества огней сцену, хрустальные люстры, лепнину на потолке, пьянящее чувство полета, наполнявшее ее каждый раз, когда она пела… и принялась за дело.
***
Беглецы не догадывались об этом, но судьба улыбнулась им ещё раз и вновь уберегла от надвигающейся опасности. Уладив все дела в столице, канцлер решил самолично проверить все провинции и переправить в тюрьму всех нарушителей спокойствия. Работа шла слаженно и эффективно, ежедневно арестовывали по несколько десятков абидонцев, которые могли быть связаны с кукольниками – главными государственными преступниками, или хранили запрещённые книги, или просто вспоминали с тоской времена правления короля Анри Второго и оплакивали маленького принца. То ли древняя семейная традиция уберегла Августино Цверта, то ли просто выпал счастливый случай, однако именно в лесу Святого Августина на пути к Люиню в один холодный октябрьский день «передвижная тюрьма» (абидонцы начали именовать карету канцлера и всех его сопровождающих именно так) попала под сильнейший ливень. Погода испортилась внезапно: у перевала еще ярко светило солнце и листва только начинала желтеть, а по ту сторону, в Гаттери, деревья уже сбросили листву. Как только процессия въехала в лес, беспощадно подул резкий ледяной ветер и из набежавших свинцовых туч полил нескончаемый унылый дождь. Дорогу развозило быстро, копыта коней и колеса кареты вязли в жидком месиве, вымокшие гвардейцы отчаянно ругались. Господин канцлер усердно кутался в медвежью полость – напрасно, от зябкой сырости не спасал ни густой мех, ни походная жаровня, которая больше чадила, чем грела… Городскому жителю Давилю хватило часа, чтобы окончательно сдаться в борьбе с простудой. Он и представить не мог, как временами бушует осенняя погода! До этого все ненастные дни он проводил под крышей, у камина, а при необходимости тут же находились и тёплый плед, и чашка горячего чая с мёдом… Сопровождающим его здоровякам-военным было невдомёк, чего это его милость изволила рассопливиться так не вовремя, ведь нужно же о дороге думать… Кое-как свернувшись на сиденье, мысленно проклиная ломоту во всём теле, все известные болезни, а заодно и докторов, канцлер наконец задремал, и в этот момент раздался оглушительный треск и его вышвырнуло куда-то в дождь. Итог был неутешителен: у господина графа вывихнута нога и горящим углем из опрокинувшейся жаровни обожжены руки, перевернувшаяся на крутом склоне карета восстановлению не подлежала. Захваченный в дорогу лекарь неумело врачевал сиятельные раны, гвардейцы деловито вешали бедолагу графского кучера – надо ж было кого-то обвинить в происшествии? – а канцлер напряженно думал, как же выбраться из такой пренеприятнейшей ситуации. Наконец, обессиленный Давиль приказал вывезти его на какой-нибудь лошади как можно быстрее к ближайшей деревне… Но что значит «быстрее» на лесных дорогах, размытых дождём? После долгих часов мучений канцлер велел возвращаться в недавно покинутую деревеньку, в которой арестовали всего троих, да и то – за любовь к балагану Жан-Жака Веснушки. Дорога через перевал не обещала быть лёгкой, но с той стороны осталось «бабье лето», осеннее солнце и деревенька с горячим хлебом и парным молоком, а с этой, если верить картам, ещё несколько десятков километров до какого-то Люиня под проливным дождём… Возвращаться канцлеру пришлось в одной карете с арестантами, она единственная не пострадала в лесу. Остальные три, перевозившие охранников, были порядком расшатаны и грозили вот-вот развалиться. К счастью, у охраны нашлось достаточно кандалов, чтобы обезопасить Давиля от праведного гнева осуждённых. Судьба решила всласть повеселиться над канцлером – в деревеньке врачеванием занималась только одна старая знахарка, подслеповатая Виргиния, а арестованные оказались её родными племянниками. - Милок, мне всё равно, будь ты хоть кем, - спокойно ответила старушка на попытки канцлера запугать её ссылкой на Остров Берцовой кости. – Молодцы твои – вон у меня наливочку хлещут. Принесу я им новую бутылочку, особенную, и не будет у тебя охраны. И тебя напою, касатик. Ты ж посмотри, какой немощный, тебя и пальцем перешибить можно… Так что ты мальчиков моих отпусти. Прямо сейчас. А меня ссылкой не пугай! Мне скоро такая ссылка предстоит… и уж там-то я отвечу, за все свои поступки кому надо… а не тебе, козлу старому. Канцлер чуть не задохнулся от возмущения и ярости… Но увы, немощная старушка оказалась сильнее его. Тут же в избу были вызваны гвардейцы для освобождения заключённых. Всю ночь Давиль спал сном младенца, а наутро проснулся совершенно здоровым и полным сил… в совершенно пустой деревне! Только гвардейцы оглушительно храпели в сенях. «Придется вернуться в Абидон, найдут уже какую-нибудь повозку или в этой глуши все ходят пешком?! – сокрушался канцлер. - А кого отправить в Гаттери? Гвардейцы тупы, как пробки!» Взор его упал на нового секретаря Батольи. Тот, как всегда, усердно суетился вокруг, благоговейно взирая на господина графа. «Мда, не самый лучший вариант, но больше никого нет, а этот… в конце концов, преданность – это уже полдела, а ума если нет, то и так обойдется». Вот тут-то безжалостный канцлер снова просчитался: нет, Батольи был ему предан – но еще безоговорочнее он был предан любой юбке, и желательно, чтоб этих юбок было побольше. Другое дело, что в присутствии господина графа у секретаря пропадали не только вторичные, но, кажется, и первичные половые признаки и Батольи делался существом бесполым, чтобы не сказать бесплотным. Столица провинции, веселый город Эсмоэнца, славилась своими борделями, приносившими неплохой доход губернской казне, о чем канцлер как-то и не задумывался. А зря… Когда наутро после прибытия сопровождающие секретаря гвардейцы не досчитались своего «предводителя», они грозно поинтересовались у хозяина гостиницы, куда он дел «этого очкарика», за которого сам канцлер любому снимет голову. Выслушав подробный ответ, понимающе похмыкали в усы и удалились в ближайший кабак… Так инспекция и проходила: от Батольи несло духами, от гвардейцев – перегаром, а наместник Эсмоэнцы поспешил открыть для столичных гостей неограниченный кредит. Наместник был мужик неглупый, слухи из Абидона о зверствах осмелевшего при новом короле канцлера до него доходили, и получить растерзанный, залитый кровью край ему не улыбалось. Тем более, что отчеты Батольи, начертанные где-нибудь на коленке пышнотелой девы, были совершенно убедительны и правдоподобны. Ум – умом, а мастерство не пропьешь. А до Люиня делегация так и не добралась – там просто негде было как следует повеселиться. Зато до городка добежали слухи о том, что жителям лишнего вслух лучше не говорить, а о короле Анри – забыть, будто его и не было. Потому что – должен же Батольи хоть кого-то арестовать для очистки совести!
- Зачем ты подрался с Мартином, сыном господина аптекаря? – строго выговаривала сыну Аврора, смазывая его разбитую коленку зеленкой. Мальчуган сопел, поглядывал на мать из-под светлых кудрей, но упорно молчал. - Жиль, скажи спасибо, что именно мне приходится вести этот разговор! Вот приедет папа, я ему все расскажу! – пригрозила женщина. Конечно, муж много работает и очень устает, конечно, работа приказчика у торговца скотом не из легких – но Артуру пора уже и проявить свое отцовское влияние. Жиль утер нос рукавом курточки и независимо дрыгул ногой. - Да этот Мартин – дурак и курошлеп, это все мамаша его, шлындра портовая… Пузырек с зеленкой выпал из ослабевших рук Авроры. Ее сын! Мальчик из приличной семьи, которого с детства знакомили с лучшими образцами мировой поэзии, какие только нашлись в люиньской библиотеке! Боже мой, да это какой-то уличный босяк! - Ремень!! – взревела хрупкая тихая женщина не своим голосом. Жиль Флёри вовсе не собирался пугать маменьку уличными выражениями. Просто он еще не отошел от драки; мальчик он был вполне разумный и прекрасно понимал, какие слова уместно употреблять дома, а какие пригодны только для общения в компании сверстников. Но сказанного не воротишь, и сын покорно принес папин ремешок с огромной металлической пряжкой. Аврора, задыхаясь от гнева, неумело стегала сына по заднице – Жилю не было больно, но стыдно стало до слёз. Пускай уж лучше запрут дома на неделю, лишат сладостей или папенька выдерет, как положено – лишь бы у маменьки не делались такие глаза…
***
Ученье давалось Жилю без труда, и старый учитель нередко удивлялся, как этот шалопай и разгильдяй блистает у доски, заставляя весь класс заслушаться. «Вы бы, господин Флёри, подумали, как вразумить вашего сына – ему же прямая дорога в академию. Но если он не уймется, до добра такое поведение его не доведет…» Об абидонской Королевской Академии Артур старался не думать, Жиль ещё слишком мал, но в городе Эсмоэнце имелась школа для особо одаренных детей – вот туда и можно будет отправить мальчика через годик-другой, а там видно будет. Вот только на уме у этого сорванца совсем не образование… И вообще не понятно, думает ли он о своём будущем или так и намерен жить только сегодняшним днём, драться с приятелями, доказывать свою правоту кулаками и портить тем самым характеристику? Зачем ему это? Неужели так хочет докопаться до правды и отстоять её любым способом? В наше-то время…
***
С деньгами у семьи Флёри было туговато, но рождение дочери вернуло Артуру и Авроре молодость и беззаботность – им так давно хотелось дочку! Да и Жиль скоро уедет от них в Эсмоэнцу. Малышку баловали так, как только могли! Артуро принялся за работу с новой силой, Аврора набрала заказов на дом. За вышивку платили не много, но девушка догадалась брать плату продуктами, и тут же число её клиентов возросло втрое – люиньцы так соскучились по чему-то прекрасному… монетами в кошельке мог похвастаться не каждый, а вот отдать корзину яиц за прелестную салфетку с незабудками – совсем другое дело!
***
- Итак, господин Флёри, что вы имеете показать по данному делу? – человек в серой судейской мантии взглянул на Жиля поверх очков. - Ничего, ваша честь. Я просто понятия не имею, откуда эти листки взялись в моей тетради, – уверенно отозвался юноша. Даже под страхом пыток он не выдал бы «братство помнящих», где ему рассказали истинную историю Абидонии и дали эти злосчастные листки со стихами столичного поэта… - Будь что будет, - думал Жиль. – Но пока хоть один из нашего братства на свободе – надежда не умирает. Значит, рано или поздно тиран будет свергнут… - Следовательно, вы признаете, что это ваша тетрадь? – взгляд судьи ощутимо потяжелел. – Так я вам сам скажу, как было дело! Вы получили их, чтобы распространять эту запрещенную литературу. Кто ваши сообщники?! Отвечать!! - Никто… - пожал плечами Жиль. Он изо всех сил старался изобразить недоумение, и это ему удавалось. Судья и не догадывался, как юноше было страшно. Очень страшно, по-настоящему, и не только за себя. Сможет ли он промолчать, не выдать друзей? А вдруг – пыточная? Но судья стукнул молотком и провозгласил: - Преступный умысел и запирательство налицо. Пятнадцать лет каторги на острове Берцовой кости. Следующий! Аврора рухнула в обморок, Артуро вовремя успел подхватить жену… - Мой мальчик! – рыдала безутешная мать всю ночь напролёт. – Ну зачем, зач |
|