Фанфик по мотивам сказки Георгия Полонского "Не покидай"

УРОК ИСТОРИИ

Патрик блаженно улыбался во сне. Вот уже почти год он был неправдоподобно счастлив, а сны видел только сказочные, добрые и красивые. Несколько минут назад он написал очередное благодарственное письмо королеве, в котором вновь осыпал свою благодетельницу прекраснейшими словами, вознёс чуть ли не до небес. Ещё бы, ведь именно она похлопотала о том, чтобы он, безродный поэт, учился в королевской академии.
Всё, буквально всё ему здесь нравилось! О таких увлекательных лекциях он не мог даже мечтать, коротая вечера в своей коморке без единого собеседника. Это было настоящим подарком судьбы! Наука давалась необычайно легко. Патрик схватывал всё на лету, блестяще выучил несколько языков: латынь, пенагонский, мухляндский и пухоперонский. Родной абидонский язык поэт и так знал в совершенстве. Нет, он не мог сказать не слова, зато на бумаге великолепно демонстрировал все свои знания. «А грамотно составленное письмо или речь – это уже 99% успеха любого предприятия!» - заверил его профессор Клевер, который по праву гордился своим учеником. Патрик никак не мог понять, отчего другие студенты не ценят того счастья, что им подарено? Не слушают профессоров, не читают книг, латынь считают мёртвым языком? Ведь это же так интересно!
Студенты и не догадывались, что задумчивый молодой человек – коренной столичный житель. Господа из столицы ходили, гордо задрав нос и поглядывая свысока на старательных провинциалов. Ещё бы, им, столичным жителям, силы можно и сэкономить, тёпленькое место при дворе обеспечено, а образование – простая формальность. Но и провинциалы, и столичные франты прониклись симпатией к немому студенту, он был добрым и немного забавным, охотно позволял переписать лекции, а уж как в библиотеке ориентировался! Даже старенькая, похожая на сову, библиотекарша Матильда не всегда знала, где какая книга находится, особенно сложно ей было разобраться с пенагонскими и мухляндскими рукописями, да и возраст сказывался – зрение было уже не то. Поэтому, когда какой-нибудь нерадивый студент за полчаса до коллоквиума вспоминал, что даже не открывал ни одной из рекомендованных книг, Патрик становился настоящим спасителем.
Да, хорошее отношение начиналось с выгоды. Но если бы не страх отчисления, с Патриком и не заговорил бы никто, уж очень мрачным и погружённым в себя казался молодой человек, уж очень он боялся новых людей, уж очень много времени посвящал учёбе… Видя, что его помощь кому-то нужна, что такие умные и хорошие люди с ним приветливы и дружелюбны, поэт просто расцветал.

Не хватало в королевской академии только милой Альбины… Но и об этом Патрик не грустил. Девушка столько раз отвечала отказом, что он и во дворце приблизиться к ней не смел. Наблюдал со стороны с обожанием за прекрасной принцессой, умилялся над её девичьими проблемами: какое платье одеть к ужину, какую причёску соорудить для конной прогулки, что делать, если в любимых летних туфельках холодно гулять в октябре… Все эти вопросы Альбина выясняла с фрейлинами долго и громко, постоянно капризничая и обещая всё рассказать папе. Зачем рассказывать, ведь эти «концерты» слышал не только папа, но и последний бродяга в Кабаньем Логе, таким пронзительным и звонким был принцессин голос. В моменты громкого обсуждения нарядов принцессы Патрик тихонечко выбирался из своей комнатки, прятался за колонной и слушал, как его возлюбленная отчитывает кого-то. Нет, он не считал её избалованной и глупенькой, юноша с детства привык быть старше, а значит – умнее и терпимее. Он заслушивался её голосом и готов был отдать всё, что угодно, хоть саму жизнь, лишь бы она отругала его, его, а не кого-то ещё! Поэт был готов принять на себя всю брань, которая доставалась фрейлинам, лакеям, служанкам, конюху… но Альбина вдруг перестала разговаривать с ним и даже замечать, смотрела своими кукольными глазками сквозь поэта как сквозь стекло. А в академии, быть может, сработает поговорка «с глаз долой – из сердца вон»? Сердцу было определённо легче от того, что принцесса осталась далеко. Ведь можно было представить, что она скучает по Патрику и ждёт его новых стихов…
Она и правда ждала. Стихи её забавляли, а над влюблённым поэтом принцесса проводила свой маленький эксперимент. Что она могла знать о любви в 13 лет? Вот и решила, что настоящая любовь – это то, как к ней относятся родители. Те в единственной дочурке, ещё и так поздно родившейся, просто души не чаяли, избаловали до неприличия и с детства внушили одну мысль: девочка родилась принцессой, поэтому все люди должны быть просто счастливы уже от того, что она соизволит посмотреть в их сторону. Поэтому пылкую любовь Патрика Альбина считала абсолютно естественной и даже… недостаточно сильной! Она хотела проверить, не врёт ли немой воздыхатель, вот и проверяла, как могла. К тому же дядюшка Давиль запретил все возможные развлечения, а развлечься ой как хотелось! Её скандалы и недовольства Патрик выдержал с блеском, а вот выдержит ли полное игнорирование? Не окажется ли его гордость сильнее так называемой любви? Замуж за поэта принцесса, разумеется, не собиралась, да и мыслимое ли это дело! А вот замуж – только за настоящего принца с огромным наследством!
К слову сказать, очередное испытание Патрик пока выдерживал с честью. Принцесса получала новые стихи по поводу и без, прочитывала с гордостью и самодовольством и складывала в обитую розовым бархатом шкатулочку, чтобы при случае похвастаться перед какой-нибудь фрейлиной.

Студенческая келья воспитанника королевы совершенно не смущала. Во дворце его комнатка под чердаком была в точности такой же аскетичной, Патрик привык к минимализму с детства и не испытывал ни малейшего дискомфорта. Потому и уснул, как только его голова коснулась жёсткой подушки. Во сне он улыбался и был счастлив. Поэт даже не догадывался, какие серьёзные разговоры велись в королевском дворце перед его отправкой в академию.

Около года назад в солнечный летний денёк королева Флора так разволновалась за своего воспитанника, что замучила всю родню вопросами. В своих рюшах и кружевах, носясь по гостиной из угла в угол и размахивая руками, она напоминала квочку.
- Нет, мальчику определённо надо учиться! – в сто двадцать первый раз заявляла она. – У него же талант, определённо талант! Я сама научила его читать, когда ему было пять лет, и он так хорошо всё понял… а к шести перечитал уже все сказки, какие были во дворце. Теперь, к своим семнадцати, он знает даже больше, чем я.
Оттилия с трудом подавила желание не расхохотаться.
- Альбину я тоже пыталась учить, но она грамоту только к восьми освоила. И как-то неохотно училась, без души… Уж скольких учителей мы сменили, все были ей неугодны! А теперь совсем не читает…
- И правильно! – прогремел Теодор. – Нечего дитю жизнь за книжками просиживать. Ей что нужно уметь? Вычитать в энциклопедии, съедобен ли жених, да поставить подпись, когда потребуется. А с этим у неё – полный порядок! Ей ведь главное – о красоте своей заботиться. Бог и так не обидел: и стройна, и румяна, как вишенка. А зубы какие! Сапфир позавидует! Начнёт читать – пылью покроется, будет бледная, как этот ваш Патрик. А вот ему как раз читать и не помешает! Сидит себе в библиотеке, на глаза лишний раз не попадается – и славно!
- Её Величество права, - сухим неприятным голосом сообщил своё мнение канцлер. – Мальчика надо отправить в королевскую академию, пусть поучится. И ему польза, и вам, дорогой свояк. Пока Патрик в доме, вопрос успешного сватовства принцессы остаётся весьма проблематичным.
Давиль с такой интонацией произнёс «весьма», что все собравшиеся поняли – дело серьёзное.
- Это почему это? – удивился король. Его в это солнечное утро всё раздражало. Мало того, что жена вытащила из постели в полдень, не дав выспаться как следует, и так торопила, что Его Величество вынуждены были явиться на семейный совет в халате с пегасами и мягких тапочках, так ещё и говорят все о чём-то непонятном… Но больше всего раздражало то, что Тилька снова могла спросить, не выучил ли король название этих «лошадок с крылышками», которые украшают его любимый халат. Он учил, но из головы снова вылетело…
- Да и пёс с ними! – возмущался про себя Теодор. – Лошадки и лошадки, главное - что сложены идеально и халат - удобный! Хотя, Тилька после такого ответа ещё больше язвить начнёт…
- Ваше Величество, нежные чувства Патрика к Её Высочеству уже ни для кого не секрет. Он каждый день ей стихи пишет. Поэт ваш Патрик, понимаете? Кто знает, как он отреагирует на появление принца - конкурента. Мальчик не говорит, и мы не можем знать, о чём он думает, что взбредёт ему в голову.
- Да, - заметно расстроившись, подтвердила королева. – Альбина мне жаловалась. Проходу, говорит, не даёт. В любви признаётся. А она – такая чувствительная девочка, ей так тяжело отказывать ему…
- Хо-хо! – Оттилия наконец-то вступила в разговор. – Ваша чувствительная девочка сама целыми днями хвостом вертит перед этим вашим приёмышем. Повзрослела, внимания требует. А что, скажите ей, кто Патрик на самом деле – и принцессе больше не придётся мучить его отказами!
Их Величества ахнули и застыли в растерянности.
- Оттилия, знай меру, - одёрнул жену канцлер. – Ты же не хочешь лишить свою любимую сестру короны и богатства?
Давиль одарил Оттилию самым ледяным из всех ледяных взглядов, отчего та заметно смутилась.
- Это почему это – лишить? – Теодор чуть не подпрыгнул от возмущения. – Как это – лишить? Мы трон занимаем по праву наследования! Флора – старшая сестра Эммы, у Анри не было родных, кто ж нас упрекнёт? Хотя, сестра двоюродная у Анри была… Но она давно замужем за пенагонским королём Гидеоном, рожает себе пенагонских принцев и ни на что не претендует!
Канцлер подошёл вплотную к королю и посмотрел тому прямо в глаза. И хотя ростом он был ниже Его Величества на две головы, а то и на три, Теодор почувствовал себя провинившимся ребёнком и даже слегка присел.
- Все упрекнут, дорогой свояк. Все! – голос Давиля был тихим, но жёстким и уверенным. – Народ скажет: как же так? Верните нам законного короля, прямого наследника Анри Второго! И усадит на трон немого Патрика. Этого мальчишку, который и собой-то не знает, как управлять, а уж страной…
- Подожди, свояк, - Теодор оторопел. – Как это – немого на трон посадит? Кто же такое решит?
- Все решат, Ваше Величество! Народ – это страшная сила! Уж если кому взбредёт в голову мысль о справедливости – будьте уверены, снимут вас с трона в два счёта. И не посмотрят, что принц – немой. Ведь главное – справедливость!
- Господи! – королева так разволновалась, что больше не могла стоять и плюхнулась в первое подвернувшееся кресло. – Неужели у нас такой народ?
- А вы как думали, королева? – теперь глазки Давиля уставились на Флору, отчего той стало совсем уж нехорошо. – Пока вы гуляете в саду да наряды новые заказываете, я работаю. И, представьте себе, работаю именно с народом. Поэтому прекрасно знаю все, все мысли абидонцев.
- Мой муж ночами не спит, чтобы вам спокойнее жилось! – с чувством добавила Оттилия.
Она не стала уточнять, что именно заставляет Давиля не спать ночами. Речь ведь идёт о народе? Так он с народом и работает. Ночью проводить казни как-то сподручнее, во дворце все спят, никто не помешает. И никто не задаст вопросов, почему королём подписаны только два указа, а приводятся в исполнение десять. А Их Величества со своим народом видятся только из окон кареты да с балкона по праздникам, где уж им знать, о чём абидонцы думают?
- Гений Давиль, гений! – восхищённо думала Оттилия. – Другие бы усомнились и проверили, или хотя бы заинтересовались вопросом, а эти поверят на слово. Какое всё-таки счастье, что Теодор и Флора ничегошеньки в государственных делах не смыслят!
- Неужели с престола скинут – вот так, сразу? – королеве было дурно, она обмахивалась веером, но идти в свою комнату и принять капли не желала – уж очень важный разговор завёл Давиль.
- И не просто скинут, а…, - канцлер выразительно указал пальцем в пол.
Все присутствующие поняли его без слов – под королевским дворцом располагалась тюрьма, занимающая несколько этажей… сколько именно – знал только Давиль, ведь это именно он руководил строительством. 13 лет назад канцлер решил, что казни на площади – это слишком опасно, могут появиться недовольные и, чего доброго, организовать какое-нибудь мероприятие по спасению приговорённого. А вот из королевского дворца – попробуй спаси!
- Ну, это ты погорячился, - Теодор пытался сказать это весело и задорно, но получилось тихо и затравленно.
- Ничуть!
Давиль не стал аргументировать свой ответ, одного слова для королевской четы было достаточно.
- Только не это, - по щекам Флоры потекли слёзы – она представила, что будет с её единственной дочерью Альбиной, когда она лишится не только платьев и украшений, но и папы с мамой. – Пожалуй, вы правы, свояк. Патрик ничего не узнает.
- И никто не узнает! – с уверенностью добавил Теодор.
На каменном лице Оттилии появилась довольная улыбка. А канцлер по-прежнему был невозмутим: он и не сомневался в том, что Их Величества будет легко убедить в чём угодно. Конечно, эта чувствительная Флора со своими душевными порывами частенько мешала… Но против неё её же дочь была лучшим козырем.

О, как бы изменилось отношении Альбины к немому поэту, если бы она подслушала этот разговор! Но принцесса была слишком увлечена подбором новой причёски, вот и пропустила всё самое интересное.

- Так вот, королева права, - продолжал Давиль. – Патрику следует учиться. Голова у него золотая, нечего ему посвящать жизнь стишкам да чтению. Пусть читает, но так, чтобы с пользой! Умных людей в королевстве мало, надо их ценить. После академии его могут пригласить на достойную работу. Я похлопочу, чтобы работа эта оказалась поближе к границе, подальше от дворца. И причина для беспокойства исчезнет сама собой.
- Ох, только платить за него придётся, - досадовал король.
- Помилуйте, Ваше Величество! – изумился канцлер. – Кому платить? И из каких средств?
- Как из каких? А казна королевская на что?! На кружева и бусы?!!
Давиль и Оттилия ядовито усмехнулись такой непроходимой монархической тупости.
- А куда, по-вашему, идут средства, которые родители отчисляют на обучение своих обожаемых детишек? – поинтересовалась Оттилия.
- Ну, там… на профессоров, - растерялся Теодор. Он никогда раньше не задумывался, что откуда берётся и на что потом тратится, если траты эти не касаются его семьи.
- А ещё – на платьица для королевы и принцессы, на кружева и бусы, как вы совершенно верно подметили, - издевательским тоном продолжала свояченица. – И на королевскую конюшню, и на цирюльников заграничных… В казну же эти деньги падают, неужели не понятно! Иначе все профессора уже были бы богаче королей.
- Нет, мы учёных не обделяем, - успокоил королевскую чету канцлер. И очень вовремя – королева как раз собиралась возмутиться. – Но вы знаете, сколько платится за обучение? Большие суммы, очень большие! Так что – хватает на всё.
- Этих студентов даже жалко сажать, - думал про себя Давиль. – Молчали бы они побольше – и казна была бы потолще… Но увы, попадаются и среди них вольнодумцы…
Действительно, обучение в королевской академии стоило очень дорого, не каждый состоятельный абидонец мог позволить такую роскошь – дать сыну образование. Но без образования получить мало-мальски приличную должность с приходом новой власти стало крайне проблематично, поэтому родители копили денежки. Сначала канцлер хотел избавиться от новых учёных, установив непомерно высокую плату за поступление в королевскую академию, но эти нахальные абидонцы каким-то чудом находили нужные суммы. А отказываться от денег было бы глупо…
- Ах, я буду так скучать по нему, - королева вытирала слёзы, хотя платочек уже промок насквозь и даже накрохмаленные розочки на воротнике пожухли. Но звать фрейлину с новыми платочками было нельзя – ни к чему сейчас лишние уши.
- Но ведь вы желаете ему счастья, - успокоил её канцлер. – А большего счастья он не получит во дворце. Подумайте сами, у Патрика будет блестяще образование, хорошая должность, он встретит достойную девушку и обзаведётся собственной семьёй.
- Всё правильно, всё правильно… только я не думала, что он… так далеко от дворца… я привязалась к нему всей душой!
- Но Альбина остаётся, - теперь уже Оттилия принялась уговаривать расклеившуюся сестрицу. – Твоя дочь – такая завидная невеста! Ты же не хочешь, чтобы Патрик вызвал её жениха на дуэль? А если, не дай Бог, пойдёт слух, что чувства Патрика взаимны, как вы собираетесь объясняться перед сватами?

Ещё долго продолжался этот разговор. Флора успокаивалась – а потом заводила пластинку по новой. Канцлер и Оттилия потратили на Её Величество столько драгоценного времени, но что им было делать? Нельзя же допустить, чтобы в приливе сентиментальности она открыла всю правду Патрику. Тут ещё и король разнервничался, отказался понимать элементарные вещи…
- Давиль, я будто поле вспахала – так меня вымотала эта дурочка Флора! – жаловалась Оттилия.
- Ну, дорогая, ты же не хочешь, чтобы у нас появилась УМНАЯ королева?
Оттилия согласно кивнула и без сил рухнула на стул. После чего впервые пожалела, что мебель в кабинете мужа такая жёсткая.
- А по поводу королевской академии… не слишком ли это? Не опасно ли? Мальчишке расскажут историю Абидони – и он, чего доброго, вспомнит своих родителей!
- Да ты меня совсем не ценишь, - разочарованно протянул Давиль. – Учебники истории были переписаны лично мной ещё 13 лет назад. Конечно же, я всё подготовил заранее, надо было только переписать начисто. В последние годы добавляется информация о геройских похождениях короля Теодора Храброго и кое-что о соседних королевствах. Так что Патрик не вспомнит, а ещё больше забудет про королевских родителей. О, если бы не такое количество дел, я бы сам должен был додуматься отправить его в академию! Вот где немому дадут правильную информацию, не всё же мне одному людей информировать. Надо отметить, твоя сестрица иногда может быть полезной.
- Хм, раз ты так считаешь…
- Оттилия, давай уже закроем эту тему, и так на неё потрачено слишком много времени. Лучше помоги мне с новым законом. Да, и ещё тут дел поднакопилось… ты пролистай и решим, кого куда.

Давиль мог бы возглавить академию, если бы не дела государственной важности, заставившие его скромно ограничиться званием магистра всех наук и почётного профессора. Канцлер лично договорился с нужными людьми, чтобы все профессора знали, кто такой Патрик, а именно – что он безродный воспитанник самой королевы. Но чтобы при этом студенты даже не догадывались о причастности немого к королевской семье, а то ещё начнут относиться к нему по-особенному… или попытаются выведать дворцовые тайны! Достаточно будет того, что профессора не будут спрашивать Патрика устно, но в любой момент предоставят ему возможность высказать всё на бумаге. Сам поэт был тщательно проинструктирован и хорошо запомнил, что о дворце лучше не упоминать, а все письма передавать через специального посыльного (разумеется, канцлерского шпиона), который будет лично отвозить и привозить почту раз в неделю.

- Эй, Патрик! – за дверью раздался знакомый поэту голос, довольно громкий и бесцеремонный. Пришлось просыпаться.
- Патрик! Спишь ты, что ли? Так рановато ещё! Эй, Патри-и-ик!
- На лекциях бы такую настойчивость, - мысленно ворчал Патрик, открывая дверь.
Проклятая немота и здесь мешала жить – он не мог даже крикнуть, чтобы его оставили в покое.
На пороге стояли два студента, с которыми он вместе учился, Пьер и Мишель.
- О, вот и наша соня! – радостно объявил высокий рыжий Мишель. – Гляди-ка, дружище, как рано ложатся наши гении.
- Его милость, должно быть, жаворонок, - столь же радостно предположил коренастый темноволосый Пьер. – Хотя по призванию – соловей! Любое сочинение – песня!
- Послушай, жаворонок, пойдём гулять с нами! – предложил Мишель. – Ведь завтра нет занятий, что же мешает нам прокутить всю ночь?
Патрик неуверенно пожал плечами и растерянно улыбнулся.
- Да ну, брось! А то так и зачахнешь в библиотеке. Все уже домой разъехались. А тебе, я вижу, ехать некуда, как и нам. Тоже издалека?
Поэт грустно кивнул. Ему действительно казалось, что дворец остался где-то очень далеко, хотя до него был всего час пешим ходом.
- Вот и я – не столичный житель. В Помидории наша семья самая богатая, но деревня всё равно не чета столице… Ехать туда около суток, а транспорт нынче снова подорожал.
- А я – из Фруктандии, - поведал Пьер. – Тоже деревня, на юге, почти у самой границы. И название, спешу отметить, не зря придумали! Какие яблоки у нас летом – нигде таких больше нет!
- Да что яблоки? Ты попробуй сварить из них томатный супчик, такой, как король Теодор Храбрый любит.
Последняя фраза согрела теплом сердце Патрика. Нет, Теодор не общался с поэтом и не заглядывал в его келью… Но у короля была королева, единственный близкий для юноши человек во всём свете. И этот знаменитый суп она умела готовить – ну просто восхитительно!
- Супчик! – передразнил друга Пьер. – Вот ответь, Патрик, чего это простому гражданину о королевских кушаньях мечтать? Не думаешь ли ты, дорогой Мишель, что король пригласит тебя похлебать вместе с ним супчика из твоих родненьких томатов?
Патрик, наконец, понял, зачем студенты хотели позвать его с собой. Им нужен был человек, умеющий слушать! Потому что говорили друзья без остановки.
Поэт пожал плечами.
- А чего тут сомневаться? Или ты просто боишься обидеть кого-то из нас? Ну, так брось и отвечай, что думаешь.
Пьер продолжал напористо доказывать свою правоту. А Патрик улыбнулся – эти двое понимали его!

Пирушка в трактире продолжалось уже третий час, и друзья успели изрядно накушаться. Только Патрик оставался более-менее трезвым, за что надо бы поблагодарить Альбину. Принцесса рано полюбила вино. С детства ей говорили, что вино пьют только взрослые, так она и стала считать, будто этот напиток сделает её взрослой. А уж как ей хотелось повзрослеть поскорее – об этом не знал даже Патрик. Скорее повзрослеть, чтобы скорее выскочить замуж и уехать в другую страну, где всё непременно будет в сотни раз прекраснее, чем в опостылевшей Абидонии. Во время застолий принцесса требовала себе вина, чтобы быть наравне со всеми. И её не смущало, что «все» старше её лет на 20 как минимум. Патрика она тоже подпаивала – вместе ведь больше уверенности. Но поэт вскоре привык и перестал пьянеть. Да и не любил он это, в голове и так мысли кружили хороводом. А принцессе даже нравилось такое состояние, хоть на минуточку ей делалось веселее и дворцовая скучища немного рассеивалась.
- Ух, какая красотка! – уже ничего не стесняясь, воскликнул Мишель вслед высокой статной девице.
- Губы только не раскатывай, - ответил ему Пьер. – Заметил, как она на Патрика посмотрела? То-то же! Он ей к душе, он! А не ты, помидорник.
- Ещё бы поэт понравился девушке меньше помидорника, - вздохнул Мишель.
Патрик засмущался и покраснел. Как эта девушка посмотрела? Разве не обыкновенно, как на всех смотрят? Ведь не может же в нём быть ничего особенного…
Но это бедный поэт так думал. А друзья с завистью отмечали про себя, что приятель их чрезвычайно хорош собой. И фигура ладная, и костюм на этой фигуре сидит идеально… Должно быть, хороший портной шил этот костюм… А глаза такие грустные-грустные, и свеча в них пляшет… Такие глаза да при свечах должны девушек с ума сводить! Впрочем, сердце поэта уже занято, следовательно, он не может быть им конкурентом в амурных делах.
- Слушай, Патрик, - Мишель перешёл на заговорщический шёпот. – Вот эта «А», которой ты стихи посвящаешь, она и правда так хороша собой? Или ты чуток прифантазировал?
Патрик испуганно вытаращил глаза. Откуда им известно о самом сокровенном?
- Просто помидорник иногда у тебя стихи таскает, - пояснил Пьер. – Однажды в твоей комнате служанка порядок наводила и, выходя, обронила листок. Мишель хотел было вернуть, но увидел, что на листке – стихи, да такие красивые! Мы тогда полночи провели в библиотеке, искали книгу, из которой они переписаны… И не нашли. Не мудрено, книг-то мало осталось со стихами, всё под запретом. Как будто душу можно запретить!
Последнюю фразу студент сказал слишком громко, на него стали оборачиваться другие посетители трактира, а хозяин молча указал компании на дверь.
- Ты с ума сошёл? – быстро зашептал Мишель. – Не видишь, сколько ушей здесь? Ещё чего доброго пригласят после таких слов во дворец!
Патрик не понимал, почему нельзя говорить о поэзии? Кто её запретил? И почему про дворец Мишель сказал так… угрожающе?
Королевский воспитанник не знал, что он был единственным поэтом в Абидонии. Остальные по указу Давиля провели остаток своих дней на острове Берцовой кости, а Патрика решили пока не трогать – он забавлял королеву и принцессу и был вполне безобиден, рифмовал себе что-то про любовь да про погоду. Не знал поэт и о том, что все стихи, в которых встречалось хоть слово о политике, сгорели в камине Давиля холодной осенней ночью много лет назад. В королевстве допускались книги со стихами иноземных поэтов, но только после тщательной проверки канцлером. Чужеродные поэты вряд ли вдохновятся историей Абидонии, но вдруг в их стране случалось нечто похожее…
- Идём отсюда! – Мишель оставил на столе пару монет и выволок друзей на улицу.
Они долго бежали, будто спасаясь от кого-то. Только на пустынной площади, которую окружали уже закрывшиеся в столь поздний час лавочки местных торговцев, Патрику открыли правду.
- Ты что, не знал ничего про запреты на стихи?
- Неужели, правда не знал?
- Нет, если бы тебе грозила опасность, тебя бы уже того, - Пьер показал на пальцах решётку. – Ведь служанка видела и должна была донести куда следует…
Патрик по-прежнему ничего не понимал. В его глазах застыл вопрос.
- Как это «куда следует»? – понял его Мишель. – Во дворец!
- На приём к Его Величеству! Такой славный, друг мой, приём, что никто с него возвращаться не хочет… Уж поверьте мне, не трюфелями там потчуют…
- Приём – это ещё ничего. А вот путешествие… Папа его больше всего боялся, потому и сбежал в деревенскую глушь, - поведал рыжий Мишель. – Помню-то я плохо, маленьким был совсем… Уже в деревне папа рассказывал мне, как вдруг сменилась власть и начали арестовывать всех без разбору. Дядька мой во дворце погиб, дедушка тоже… А папе грозил остров Берцовой кости. Эх, а я ведь только хотел узнать, хороша ли собой эта «А», которой вы стихи посвящаете… Должно быть, она – самая счастливая девушка в королевстве.

Раньше друзья с радостью развили бы тему девушки по имени «А», расспросили бы в подробностях о внешности и характере, рассказали бы про своих возлюбленных – «Б» и «С»… Но тема арестов, так бездумно выболтанная во хмелю, мгновенно убила всё веселье.
Патрик всё ещё не понимал до конца, о чём говорят студенты. Он указал в сторону дворца и спросил одними лишь губами «почему?».
- Да потому, дорогой мой поэт, что айсберг – самое страшное, что может встретиться моряку. Кусочек на поверхности и махина под водой… Запросто вскроет брюхо кораблю, если вовремя не заметить. Дворец – это только на половину дворец. А вторая половина находится под землёй. Там – тюрьма! Такая громадная, что вмещает всех неугодных.
Поэт просто не мог поверить! Ведь он прожил во дворце всю свою жизнь и не знал ни о какой тюрьме, даже не слышал ни разу. В сердце появилась какая-то странная, ещё не знакомая давящая боль… Он вспомнил, как проводил бессонные ночи, тоскуя от неразделённой любви, и не раз замечал, как канцлер встречает повозку с людьми… Тогда он и внимания на это не обращал – у канцлера дела государственной важности, к нему могут приезжать в любое время, да и похоже, что он вообще не спит никогда. Теперь же мысль о том, что людей привозили на верную смерть прямо во дворец, полоснула ножом по сердцу.
- Боже мой, а королева? – думал он. – Она знает? Нет, она не может знать, она не допустила бы… А если сообщить ей? Ведь нужно же сообщить!
Мысли лихорадочно носились в голове.
- Нет, не нужно… король – её супруг, не пойдёт же она против супруга? Возможно, что эти люди, которых отправили в тюрьму, действительно были опасны государству… Альбина! Боже, она унаследует престол и…и… ей… неужели и ей придётся?!
Ему так захотелось сейчас же, немедленно оказаться рядом с принцессой и защитить её от подобного кошмара, способного погубить невинную душу. Альбина, его сокровище, и знать об этом не должна, столько ужаса её сердечко не выдержит…
- А Бертрана-то ты помнишь? – Пьер заставил Патрика вернуться из мыслей в реальность. – Ну, высокий такой, примерно с Мишеля, и нос картошкой?
Патрик кивнул. Несчастный Бертран, он проучился с ними совсем недолго. Его семья внезапно разорилась и уже не могла оплачивать обучение, так сказал профессор Клевер.
- Тоже отправился во дворец, - ошарашил поэта Мишель. – И не вернулся, разумеется. Тоже стихи писал, за то и забрали…

В ту ночь Патрик узнал ещё очень много такого, о чём ему знать не следовало. Да и никому не следовало! Однако же все знали. Знали, и хранили эти воспоминания, чтобы передать их другим людям и тем самым предупредить то страшное, что грозило случиться. Канцлер мог заставить абидонцев молчать, но вот мысли пока находились вне его компетенции. Все 14 лет, что прошли со дня гибели королевской семьи, в Абидонии то тут, то там начинались опасные разговоры. Первых и самых активных разговорщиков канцлер устранил, говорить стали тише и реже, но уж если начинали – трудно было остановить.

Впервые за всё время пребывания в академии Патрика мучили ночные кошмары. Он никак не мог заснуть, а когда всё же засыпал – мечтал поскорее проснуться, так страшно было оставаться во сне. Поэту снилась какая-то неминуемая опасность. Он не видел, откуда она исходила, но чувствовал, что эта опасность – повсюду… и вот что странно – он был ребёнком! Лет четырёх, не больше. Раньше Патрика никогда не вспоминал о детстве, если только со слов королевы. Но теперь, во сне, он вернулся в детство и от этого был ещё беззащитнее. Огромный конь уносил его куда-то, мелькали знакомые лица… королева, король, канцлер… что-то большое и красочное… и какие-то неизвестные люди… вернее – он чувствовал, что знает их, но никак не может вспомнить. Он – малыш, держится ручонками за чёрную блестящую гриву и едет всё дальше, а там… там остаётся что-то очень-очень любимое и уже навсегда уничтоженное…
Когда поэт проснулся, его колотила мелкая дрожь. От ночного кошмара? Или от того, что из трактира он выскочил в кое-как накинутом плаще и мог простыть под промозглым осенним ветром? Скорее, второе, решил Патрик. Страшный сон снился впервые и ещё не имел такого значения.

В аудитории было шумно, но Патрику это не мешало сосредоточиться. Лекции он страстно ждал всю последнюю неделю. Маэстро Клевер читал студентам курс истории. Патрик заворожено слушал о древних племенах, о расцвете и гибели империй, о героях и завоевателях, о философах и рыцарях… И вот теперь с нетерпением ждал рассказа о новейшей истории Абидонии.
Всю неделю его мучил один вопрос: чем оправданы столько многочисленные аресты? Если даже весельчак Бертран был арестован… Поэт никак не мог поверить в то, что за этим не стоит какая-то очень веская причина, которую он пока не знает…
И вот – маэстро вошёл в аудиторию, лекция началась. Старичок, похожий на одного из древних философов (будто с гравюры сошёл!), начал свой рассказ о последних десятилетиях Абидонии. Но он даже не упомянул об арестах! Ни об одном! Наоборот – Теодора Храброго выставлял чуть ли не ангелом в седле: и в одной войне он отличился, и в другой, и так облагодетельствовал свой народ, что цены такому королю нет…
Поэт погрустнел… монолог профессора о доблестном кавалерийском полковнике остался где-то на заднем фоне, мысли погрузились в другую тему, на которую Патрик безуспешно искал ответ… Со стены, глядя на него пустыми глазами, улыбался с портрета Его Величество король Теодор Второй Храбрый. Как же нелепо он смотрелся на фоне портретов древних учёных с умными, одухотворёнными лицами!
Наконец немой студент догадался отправить маэстро Клеверу записку.
- А, месье Патрик, вы снова проявляете похвальную активность! – профессор развернул послание, пробежал глазами. – Ну, что ж, вопрос очень правильный. Впрочем, как обычно. Итак, нам следует кое-что знать об истории Абидонии до восшествия на престол Его Величества Теодора Второго Храброго. А именно – узнать о правлении короля Анри Второго и королевы Эммы. Пренеприятная, доложу я вам, была эпоха…
Профессор всегда говорил со студентами по-приятельски, чем мгновенно завоёвывал их расположение. Все знали, сколько высоких научных званий носит месье Клевер и такое вот обращение на равных чрезвычайно нравилось юношам.
- Все королевские официальные приёмы превращались в балаган, дипломатия находилась в упадке, экономика – на износе…
Что-то не понравилось Патрику в этой истории… он ещё не знал, что именно, но отчего-